Глава IX
В 1962 году Юра Гарнаев начинает выполнение обширной программы летных испытаний вертолета Ка-22. Точнее — не вертолета в его традиционном представлении, а скорее, комбинации из самолета и вертолета с оригинальной системой управления соосными винтами, имеющему — в век пластмасс и композиционных материалов — цельные деревянные лопасти винтов.
Незадолго до того, как Юра Гарнаев приступает к всесторонним испытаниям Ка-22, — при перелете из Ташкента в Москву одна такая машина терпит катастрофу, что делает работу, порученную Юрию, еще более необходимой.
Одновременно с этой работой Юрий продолжает испытания других вертолетов.
В один из августовских дней 1962 года Юра на опытном вертолете попадает в аварийную ситуацию. За несколько секунд до взрыва он успевает покинуть горящую и падающую камнем вниз машину. Дверь кабины заклинивает, и к аварийному люку ему приходится добираться по узкому проходу… Парашют Юре удается раскрыть лишь на высоте около 200 метров.
Конец года для него тоже связан с злоключением, едва не стоящим ему жизни: в один из предновогодних дней Гарнаев взлетает на Ми-6; вскоре связь с экипажем прерывается… Потом выясняется, что в рухнувшем на землю аппарате погибло три члена экипажа, а еще четыре у самой земли успевают выброситься на парашютах…
* * *
… Я старательно занимаюсь музыкой. Ну никак не могу запомнить эту прелюдию! Может потому, что все время прислушиваюсь, жду, когда приедет папа. Когда подъезжает наша «шоколадная» «Волга», — я узнаю даже шорох ее колес. Знакомый гудок, веселое позвякивание ключей… вот оно все ближе, ближе…
- Папа! — я срываюсь с музыкальной табуретки… и замираю. Он проходит мимо меня, странно кривя губы. Не увидел? Не заметил? Меня?! Тихо-тихо на цыпочках иду следом. Папа редко плачет. В его бормотании разбираю только одно слово: «Погиб…» Маминого голоса я не слышу.
Что будет дальше я знаю: жены летчиков соберутся и пойдут к той, которой на этот раз не повезло. Мы, дети, с ужасом и жалостью смотрим на своих друзей и подружек, оставшихся без отца. «Сирота казанская!» — сказал про одну из них неумелый воспитатель в пионерлагере. Как мы, дети летчиков, дружно его возненавидели! Как жалели подружку, умывшуюся в этот момент горькими недетскими слезами! Да, мы все рано увидели смерть; ее призрак постоянно отравлял радость нашего детства. Невозможно забыть глаза тех несчастных женщин!
Про летчиков говорили: «Они не погибают, они — улетают!»
Куда же вы улетаете, наши светлые? На кого покидаете нас, ваших деточек? Кто сможет объяснить нам, почему папа не пришел домой? И эти страшные знания калечат наши детские души…
Люди! Не судите слишком строго таких детей! Они — жертвы! Только чьи — вот в чем вопрос. А кто ответит?…
* * *
1963 год для домашних Юры памятен одним событием — 8-дневным обследованием в авиационном госпитале.
26 марта Юра напишет своей дочери Гале:
«Здравствуй, моя дорогая девочка!
Письмо твое получил, очень рад, что ты не болеешь. Только зачем же плакать? Может, у тебя что болит, а ты об этом боишься сказать маме? Это неправильно: маме скажи, не бойся, и она обязательно тебе поможет.
Я очень рад твоим успехам в учебе и концертах. Молодец, моя девочка! Желаю тебе и дальнейших успехов в твоих выступлениях.
Поцелуй за меня Сашеньку, не обижай его — он ведь у нас самый маленький. Маму тоже поцелуй и слушайся ее.
Ну вот и все. Крепко целую тебя, моя милая доченька!
Папа».
* * *
…- Мама, а куда мы идем? — Только что закончилось ее занятие по вокалу. Я аккуратно езжу с ней, не пропуская почти ни одного урока: мечта стать певицей не оставляет меня. Правда, когда приезжала сестра Аллочка, она так интересно рассказывала про свою биологию, что почти переманила меня. Но нет, я все-таки останусь верна музыке! Я и в школе все время выступаю на концертах, и в пионерлагере.
Мы с мамой молча идем по улицам Москвы; я уже догадалась — куда.
- Мама, ведь Пресвятая Богородица одна, а изображения Её разные. Почему?
- Да, Галя. Икон Божией Матери действительно много. Вот посмотри — эта икона называется «Нечаянная Радость».
Как красиво! «Нечаянная Радость»… Это значит, что ты даже не ждешь ее, а она приходит, эта радость….
* * *
…И вот радость — папа дома! И… мы едем в цирк! Я сижу на заднем сидении «Волги» в новой кофточке. Ее мне папа подарил! Когда мама не видит, я начинаю воображать: эдакая барышня! В цирк нас пригласил папин друг Юрий Никулин. Он работает там клоуном. Такой смешной! А на даче летом был немного грустный, даже не шутил. Я видела, как они о чем-то с папой разговаривали.
* * *
У нас во дворе теперь все ребята хотят стать космонавтами. Даже наш Сашка. Сначала он хотел быть солдатом, ходил в шапке со звездой и с солдатским ремнем. А теперь говорит, что он — Гагарин.
… Я занимаюсь музыкой. Эти вечные этюды! А еще надо пыль везде вытереть — мама велела. Какие-то гости должны приехать…
Ну вот, не успела! Дверь открывается. Заходит папа, а за ним… какое знакомое лицо! Где же я его видела?
- Ну, здравствуй! Как тебя зовут?
- Галя.
- У меня тоже дочку Галей зовут!
Папа смеется: - Что, не узнаешь? Шура, познакомься — это Юра Гагарин!
Сашка стоит, как всегда, серьезный, нахмурив брови.
- Ну, а тебя как зовут, солдат? Давай знакомиться!
Сашка шепелявит:
- Я не солдат, я — Гагалин!
Юрий Алексеевич оторопело замолкает.
- Вообще-то — я — Гагарин!
Но Сашка упрямо топает ножкой, на глазах уже показались слезки:
- Нет, я Гагалин!
Юрий Алексеевич широко улыбается, протягивает Сашке руку:
- Ну, давай руку! Мир? Ладно, будем два Гагариных! Согласен?
Это Сашку устраивает, и он, вполне удовлетворенный, бежит играть в свои ракетки и самолетики…
* * *
Как высоко вы забрались, наши соколики! Аж в самый космос! Вас становится все больше: Герман Титов, Андриан Николаев, Владимир Комаров… Что вас тянет туда, за эту загадочную завесу? Это, наверное, ваша тайна…
* * *
- Папа, а на чем тебе больше нравится летать, на самолетах или вертолетах?
- Как тебе сказать, дочка: я все машины люблю. Машина — она ведь живая, это как бы мой воздушный конь. Я каждый раз иду навстречу с ним и заранее его люблю и жалею. Может быть, он болен? А я, как врач, обязан выяснить что с ним и как его здоровье. Если он болен — как его здоровье поправить. Тогда он долго будет верно служить людям.
- Папа, а ты не боишься? Ну — упасть, разбиться?…
- Конечно, дочка, бывает страшно, но лишь какой- то миг. А так мне бояться просто некогда: в полете голова занята работой, выполнением программы испытаний. Тут уж не до страха.
Я всматриваюсь в его мужественное лицо. На лбу и под глазами пролегли суровые морщинки. Он весь — в постоянном напряжении. Вот и сейчас он разговаривает со мной, а сам, видимо, обдумывает очередное полетное задание. Я не зову его: он в мыслях своих уже далеко — там, в небе…
… — Все, все, все! Ну что же вы, еще не готовы? — мамин голос возвращает нас на землю. Ой, мы и забыли, что сегодня все летчики едут в лес!
- Мама, возьми мой купальник!
- Юра, держи полотенце. Здесь в пакете курица, в сеточке — помидоры. И возьми что-нибудь Сашеньке попить.
Сашка ковыляет за ними со своим молотком.
- А молоток-то зачем?
- Я — мастер, буду гвозди забивать!
- Да ты и так уже ковровую дорожку к полу приколотил!
Мама легонько дергает меня за косу:
- Оставь Сашеньку в покое, лучше возьми его горшок!
Внизу слышно гудение машин. Одна, другая…
- Едем, едем!
Ветер свистит в ушах. Сашка уже штурман — вцепился в руль, но я его не трогаю — от мамы попадет!