Игорь Петрович Волк – личность, несомненно, крайне незаурядная, гипер-резко противоречивая и бесспорно ярчайшая! И об искреннем уважении к нему, и об иных парадоксальных чувствах… говорят отнюдь не только произносимые или написанные автором строки – но и вполне реальные поступки и факты.
Из истории: лётно-испытательная работа И.П.Волка в Лётно-исследовательском институте достойно началась в 1965 году с экзаменовавшего его командира испытателей по фамилии Гарнаев, и более чем через тридцать пять лет – с честью закончилась там же в ЛИИ в 2001 году с экзаменовавшим его командиром испытателей по фамилии Гарнаев…
Вот собственные слова Игоря Петровича из интервью, опубликованного 01 января 2017 года – за два дня до его ухода в Вечность (цит.): https://rusnext.ru/news/1483291524 «Мне ещё повезло, что меня проверял Гарнаев Юрий Александрович (Заслуженный лётчик-испытатель, Герой Советского Союза, погиб в 1967 году…). Может, только поэтому я и остался в ЛИИ, хотя пришёл в Школу лётчиков-испытателей из бомбардировочной авиации, что необычно…»
За многие лётные годы мы с Игорем Петровичем немало совместно полетали: и на истребителях, и на транспортных самолётах – и в Советском Союзе, и в новой России, и в Америке…
Об Игоре Петровиче написано очень много славного – нет резона бездумно дублировать. Но есть авторская необходимость обобщить лишь собственный опыт… личный, служебный – стопроцентно достоверный (почерпнутый отнюдь не из чужих рассказов), только на основании:
1) Права командира судить о своём непосредственном подчинённом и —
2) Права подчинённого судить о своём прямом начальнике (такое тоже в природе существует)!
* * *
Сильнейший стресс и физиологически буквально «проверку на живучесть» в испытательном полёте нам довелось пережить 24 августа 1987 года вдвоём с Анатолием Квочуром в одном экипаже на МиГ-31.
Этот истребитель-перехватчик имеет выдающиеся отличия не только и не столько в области больших сверхзвуковых скоростей (под три скорости звука), сколько в особенностях конструкции и внутренних запасах топлива – позволяющих необычно долго летать на сверхзвуке… но лишь на «крейсерском», а отнюдь не на предельном. При самой максимальной сверхзвуковой скорости (ограничении по числу «М») наиболее критичным для данного типа становится кинетический нагрев конструкции, а не только устойчивость-управляемость, запасы по тяговооружённости и пр… сάмой же уязвимой точкой сверхзвукового перегрева очевидно является фонарь пилотской кабины. Потому вводятся дополнительные ограничения по времени полёта на этом пределе сверхзвуковой скорости.
Вот для испытания этого ограничения времени на предельном сверхзвуке мы с Толей тогда полетели – и «за что боролись… на то и напоролись»: после пика разгона именно по испытуемой причине у нас от перегрева разрушился фонарь – прям по левую руку от меня целиком боковое остекление вырвалось из заделки подфонарной панели и открылось настежь как «форточка». Высота около 18 (восемнадцати!) километров, скорость больше двух с половиной звуковых – такая взрывная декомпрессия и зашкаливающая гипоксия теоретически далеко выходят за рамки человеческой выживаемости.
Но мы выжили! И даже сознание оба не теряли… А после нашей благополучной посадки именно в кабинет Игоря Петровича Волка привёл меня Анатолий – именно там и в тот конкретный день, на столь ярком эмоциональном фоне родились тогда мои самые-пре-самые начальные эпистолярные строки, которым оказалось суждено лечь в основу всего последующего книгописания!
Вот моя наипервейшая попытка начала своей исповеди: первая и неудачная – в тот момент не хватило духа продолжить. Продиктована она была экстраординарными обстоятельствами, но то изложение кажется сейчас наивным, мало осмысленным. Впрочем, наверное, и все остальные мои записи когда-то станут казаться наивными и недостаточно осмысленными…
* 1987. Почему я решил вести дневник? 📖 страницы из книги 📚
… а может точнее поставить вопрос: «Почему я не начал делать это раньше?»
В самом деле, было много аргументов в пользу повседневных записей переживаемых событий и впечатлений: в лётном училище, в боевом полку, в Школе лётчиков-испытателей. А дневники отца?…
Эйфорическую радость впервые свершённых вылетов, освоенных типов самолётов сменяла горечь трагедий потерь товарищей, о которых ни в коем случае нельзя, да и невозможно забывать.
Но только в понедельник 24 августа 1987 года до меня вдруг дошло, что пытаться вести записи о происходящем вокруг нужно непременно. Почему?
Мы с Анатолием Квочуром стоим в кабинете у известного лётчика-испытателя, старшего космонавта-испытателя программы «Буран» Игоря Петровича Волка.
Час с небольшим назад в испытательном полёте на МиГ-31 на огромной сверхзвуковой скорости больше двух с половиной (> 2,5) Махов, в стратосферных высотах – выше семнадцати (> 17 !) километров – у нас с Толей произошло разрушение фонаря кабины.
На этих воздушных кораблях, имеющих возможность длительного летания с большими сверхзвуковыми скоростями, помимо ограничения предельной скорости («числа М» полёта) было назначено ещё и совсем иное ограничение – максимального времени (минут) нахождения на этой крайней скорости. Обусловлено это запредельным нагревом конструкции от заторможенного потока сверхзвукового обтекания. Вот это-то временнóе ограничение мы в испытании и проверяли.
А какое место конструкции наиболее уязвимо для дикого перегрева? Правильно – прозрачный колпак, фонарь кабины лётчиков!… Только начали-было тормозиться с наборчиком высоты за восемнадцать километров – как в моей кабине разом лопнула наружу боковая панель фонаря, словно «форточка настежь открылась»!!!
Мы были оглушены резко-взрывным свистом, всё тело стиснуло раздувшимся высотно-компенсирующим костюмом. Приборы видны плохо, всё хуже. Пытаюсь прокричать по СПУ, по радио:
– Разгерметизация кабины! – но сам не слышу своего голоса, не говоря уж о самопрослушивании в наушниках своего шлема (Анатолий, как мы выяснили потом, в тот момент тоже пытался спросить что-то у меня, но также не слышал и не понимал сам себя… оказывается: при таком атмосферном разрежении чисто физически колебания человеческих голосовых связок не производят никаких звуков!)
Меркнет сознание… Плохое самочувствие сменяется наваждением вроде как отрешённости от всего происходящего – всё вокруг словно во сне. Или как будто ты в полудрёме, сидя в зрительном зале, с удивлением смотришь со стороны крутой боевик об испытателях – но что-то не сильно он тебя волнует, и даже не очень тебе интересно… ты, словно во мгле, глядишь безучастно на расплывчатое изображение приборов. Забавляют вдруг лишь необычные мелочи, к которым почему-то, словно к вязкому клею, замазывающему реальную картину происходящего, прилепляется внимание… к примеру: раздувшиеся как футбольные мячи, компенсирующие перчатки. Или же «теннисный мячик», в который вдруг превратился блокнот в клеёнчатой обложке, выпирающий шариком из наколенного кармана комбинезона.
Приказным усилием воли заставляю себя собраться:
«В полёте ведь, не у тёщи же на блинах !»
Словно в замедленной съёмке, через туман, сквозь глушащий грохот в ушах, внимание обратно фокусируется на полёте. И только через неисчислимую вечность по времени, снизившись ниже тропопаузы, на высоте одиннадцать-десять километров, уже начинает радостно ощущаться долгожданное облегчение…
А вот теперь, после всего час с небольшим назад приключившегося, мы пришли к тепло нас встретившему известнейшему лётчику-космонавту-испытателю. Накатили по чуть-чуть вискарика.
Игорь Петрович с Анатолием ведут узкопрофессиональный разговор о перспективах развития нашего отечественного «Спейс Шаттла» – «Буран». Я в сторонке тянусь к книжной полке. Там среди большого количества книг: и художественных – классиков, и современных авторов, и специальных, моё внимание привлекает второй том сборника стихов и песен Владимира Высоцкого. Открываю и читаю воспоминания Валерия Золотухина, где он, в частности, рассказывает о том, как ему повезло: ведя с давних пор записи об окружавших его людях и событиях, он может теперь прочесть и явственно вспомнить детали рядовых будней, проведённых рядом с Великим Поэтом нашего времени.
И вот здесь, сейчас, читая эти строки после всего случившегося, в компании столь авторитетнейших лётчиков, неординарных личностей, вдруг понимаю: я буду непременно вести какие-то записи, чтобы хоть в малой степени сохранить для других всю достоверность происходящих событий, яркость окружающих меня людей.
Итак, пусть разрозненно, урывками, порой лишь бегло – от случая к случаю, но я буду вести свой дневник! 24.08.1987
* 2017. К слову, насчёт «заказух»… 📖 страницы из книги 📚
Прикольно порой оглянуться на парочку-троечку десятилетий назад!
А бывало в жизни по-разному …
Например, в бытность многолетне-бессменным командиром отряда лётчиков-испытателей № 1 Лётно-исследовательского института (подразделения, имевшего самые наивысшие во всём отечественном авиапроме «забойные» испытательные задачи и лётные допуска)… получил я-было от руководства строгий наказ: как инспектор-экзаменатор слетать проверки техники пилотирования (ПТП) на методику лётных испытаний (МЛИ), крайние режимы и по приборному пилотированию с Игорем Петровичем – и зарубить его как профессионально непригодного!… Игорь Петрович в тот момент был уже в преклонном для активного летания возрасте – шестьдесят три, а прежние его попытки административно-руководящей деятельности у всех окружающих (в т.ч. и у меня – его проверяющего экзаменатора) вызывали… как бы тут помягче выразиться? С трудом подбираю слова … скажем (избыточно дипломатично) – т.с. «недоумение»…
В пасмурную среду 21 февраля 2001 года мы с ним слетали на разнотипных МиГовских спарках два с половиной проверочных полёта: на МиГ-21УМ – сваливания-штопора и сложный пилотаж, на МиГ-23УБ – на МЛИ, плюс «прицепом» с конвейера на заходы по приборам.
В тех полётах меня больше всего поразила даже не его по-прежнему уверенная, по-испытательски дерзкая, очень точная манера пилотирования, особенно при выводе из самых злых «провокационных» штопоров… а мурашки-то по спине побежали и до, и после полётов – от его затравленного «волчьего» взгляда (он конечно же знал, что ко мне, как к слывущему «злым», бескомпромиссному инспектору, у которого в полётах никакие прежние заслуги никогда не учитывались – его посылали с «приговором на эшафот»)…
Слетали почти молча. На разборе у меня рука не дрогнула – я проставил в его лётной книжке все «пятёрки» просто-напросто потому, что он на самом деле им соответствовал! Принял на себя весь начальственный гневный удар, а всех «заказчиков» (включая Первое лицо – тогдашнего начальника ЛИИ) твёрдо послал куда подальше: «Вам надо – вот вы и ищите другие инструменты для расправ, но не меня!»
Поимел на этом кучу проблем, вскоре сам из ЛИИ уволился… но нет худа без добра – может, иначе впоследствии и не привела бы моя «дорожка-судьба» ни в американскую академию Airline Transport Pilot Academy (США), ни к получению международного пилотского свидетельства FAA-ATPL, ни в европейский Airbus Training Center (Франция), ни в капитанское кресло трансконтинентальных лайнеров российского Национального авиаперевозчика, ни к ещё многим-многим годам-десятилетиям активной учёбы в международных авиационных центрах и летания по всему Земному шару.
Игорь Петрович после этого в ЛИИ больше не летал – он ушёл на пенсию с почестями и гордо поднятой головой.
Я тоже теперь твёрдо и прямо смотрю на окружающих людей (живых и ушедших), на прошедшие события: сам горд, что не стал подлецом, и моей рукой расписаны самые последние «пятёрочные» экзаменационные лётные проверки в заключительной лётной книжке Игоря Петровича Волка – Героя Советского Союза, Заслуженного лётчика-испытателя СССР, настоящего лётчика-космонавта (вполне реально летавшего и на орбиту, и осуществившего первый подъём отечественного воздушно-космического летательного аппарата «Буран»)!
